В Эрмитаж! - Страница 96

Да, История стала сегодня чем-то вроде шумного музея: выставка блестящих погремушек, мекка полуравнодушных паломников. На смену революционерам пришли туристы: теперь они топчут эти лестницы. История, столько лет бывшая нашей хозяйкой, агрессивной и кровожадной, заставлявшая нас плакать и трепетать, вдруг оказалась послушной служанкой или хорошей подружкой. В этих залах больше никогда не прольется кровь, не будут навязывать народу веру или идеологию, не будут требовать смерти и жертв, не будет бунтов и чисток. Вместо этого перед нами раскрывается просторная и хорошо освещенная сцена: блестящий Фаберже и мерцающий Севр, изящные светотени импрессионистов и грубые брызги кубистов, плотские человеческие пудинги Рубенса и странные коллажи конструктивистов.

Но с тоскливым недоумением глядят на это усталые путники. Картина за картиной ложится на сетчатку глаза, сигналы поступают и поступают в клетки головного мозга, чрезмерные, обильные, избыточные, ошеломляющие. Туристов хватает ненадолго. Они отступают и кидаются на поиски буфета, кресла или дивана (ах, почему их так мало?). Они опускают свои фотоаппараты; они разуваются. Девочки хихикают и болтают, стоя перед огромным Рембрандтом. Мальчишки гоняются за ними по бесконечным коридорам здания, из галереи в галерею.

«Этим буду наслаждаться лишь я и мои близкие» — так, говорят, заявила когда-то императрица, довольная прибытием новых западных грузов, присланных Голицыным и Дидро. Тогда сокровища были только-только распакованы и развешены на новеньких, специально под них выстроенных стенах. Но сегодня это собрание само собирает миллионы туристов со всего земного шара.

— Туристы — ужасные люди, постарайтесь их не замечать, — властно рекомендует Галина, водя нас по залам. — Гиды здесь отвратительные, постарайтесь их не слушать.

Но зачем нам их слушать? У нас собственный гид — Галина, и она просто несравненна. Она знает все, и почему-то ее пропускают везде — как некую непреодолимую силу.

— Bonjour, mon brave! — кричит она охранникам в каждой галерее. — Félicitations, mon ami!

Она открывает дверь в стене, и мы оказываемся в маленьком кабинете, где тайно курят смотрители музея и работают реставраторы.

— Parfait! Voilà mes pèlerins! — объясняет им она. — N'oublie pas ton français.

— Pardon! Attention! — восклицает она, прокладывая дорогу сквозь огромные и хорошо вооруженные группы туристов, — и они расступаются и рассеиваются под ее натиском.

— Excusez-moi!

И вот она снова собирает нас вокруг большого серебряного павлина Элизабет Чедли, указывающего другим группам туристов, что настало время покидать музей. И как бы по ее приказу часы начинают бить. Механизм оживает. Топорщит перья сова, вертится, позвякивая, беличья клетка. Кукарекает петушок, а павлин поворачивается к нам, склоняет голову и распушает хвост. А рядом стоит Галина, в платье от Пуаре, и громко хлопает в ладоши, привлекая наше внимание. Туристы, проходящие мимо, беседуют о Рембрандте или Малевиче, слушают своих надменных гидов или свои плееры. На нас косятся с любопытством: ведь мы не такие, как все. В самом деле, пусть их, пускай беседуют на обычные галерейные темы; нас уже подготовили к совсем иному рассказу. Я предлагаю назвать его «Повесть Галины».

24 (прошлое)

День двенадцатый

За окнами Эрмитажа валит снег. В коридорах гуляет ветер. ОН сидит напротив нее. Между ними — довольно широкий, низкий стол. Но все равно колени их почти соприкасаются. ОН держит внушительную пачку бумаг и намерен изучить их вместе с ней.

ОН: Мне нужно знать, сколько в России леса, какие площади засеяны пшеницей и другими зерновыми, сколько выращивается льна. Сколько импортируется лошадей и масла. Сколько экспортируется мехов, металла, гончарных изделий и икры.

ОНА: Зачем вам?

ОН: Вы хотите, чтобы я составил Российскую энциклопедию. Энциклопедия — это книга обо всем.

ОНА: Всего более чем достаточно.

ОН: Для жизни — может быть. Но не для энциклопедии. Какова общая площадь вашей империи?

ОНА: Неизвестно.

ОН: Национальный доход? Государственный долг?

ОНА: Не пытайте меня. Идите и докучайте членам Академии наук. Для того я их и держу.

ОН: Я пробовал. Как ни приду, они награждают меня золотой медалью и обильными цитатами. Но по делу я от них ничего не добился.

ОНА: Они ревнуют. Думают, что я слишком привязана к вам. Или вопросы были чересчур сложные. Откуда мне знать?

ОН смотрит на нее.

ОН: Академики не могут ответить на простые вопросы? Зачем тогда Академия?

ОНА: Мне казалось, это очевидно. Академиями давно обзавелись все великие державы. Я хочу, чтобы мир знал, какое значение я придаю науке, образованию и философии. В любом случае, если даже академики отказываются отвечать на ваши вопросы, с чего вы взяли, что я соглашусь на это?

ОН тяжко вздыхает.

ОН: Хорошо, Ваше Величество. Лишь один вопрос, и совсем легкий. Каково население России?

ОНА: А вы не знаете?

ОН: Кто-то говорит — восемнадцать миллионов, кто-то — двадцать.

ОНА: Могу предоставить вам список налогоплательщиков. Девять миллионов человек. Женщины и знать налоги не платят.

ОН: Хорошо. А население Москвы?

ОНА: Постоянно меняется. То больше, то меньше. К примеру, сейчас там свирепствует чума. К счастью, до Москвы далеко.

ОН: Больше, чем в Петербурге? Или меньше?

ОНА: Давайте бросим жребий.

ОН: Покорно благодарю. Ваше Величество. Подумать только — население Москвы определяется по жребию! И это говорит мне самое авторитетное лицо государства. Ну а сколько в России евреев?