В Эрмитаж! - Страница 2

Я черпал сведения из многих прекрасных книг, но более других помогла мне «Критическая биография Дидро» П. Н. Фербенка (издана в 1992 году). Фербенк постоянно напоминает о неоднозначности не только личности Дидро, но и его рукописей. «Изучая произведения Дидро, мы сталкиваемся со множеством текстуальных проблем. Рукописи дошли до нас в разном состоянии — от удовлетворительного до очень плохого. До смертного часа Дидро не переставал вносить изменения в свои тексты. Кроме того, продолжают постоянно обнаруживаться рукописи, до сих пор неизвестные», — написал Фербенк в предисловии к «„Это не роман“ и другие романы» Дидро. Вот так-то. Вот и объяснение, почему я пересек Балтийское море и почему вообще взялся за этот… что ж, давайте считать это романом.

...

Предисловие

Он уже в летах, наш мудрец. Он дружелюбен и великодушен, избалован славой и исполнен доброжелательности, умен и остроумен. Его путешествие через европейский материк было долгим и многотрудным, оно началось весной на юге и закончилось студеной зимой на севере. Между тем заправским путешественником его никак не назовешь. «Путешествие — отличное лекарство от одиночества, — писал он как-то кому-то, — но лишь недоумение вызывает владелец роскошного дворца, променявший уют домашнего очага, общество родных и друзей на бессмысленные скитания по чердакам и подвалам».

Он стар — и все же совершил это. Его приезд в Петербург и неожиданное появление при великом северном дворе — само по себе уже чудо. По стечению обстоятельств он попал на пышную имперскую свадьбу: в тот день курносый царевич Павел брал в жены прелестную немецкую принцессу. В городе собрались все члены царского семейства и полчища представителей европейских дипломатических корпусов. Много дней, пока с присущей православным бракосочетаниям помпой будут взлетать в небеса фейерверки, перевариваться в желудках икра, рекой литься шампанское и водка, дипломатам предстоит без устали строчить докладные записки своим правителям. И вскоре французский посол мсье Дюран де Дистрофф всполошит Версаль сообщением о приезде Философа и заверит, что незамедлительно войдет в контакт с ним.

«Не сомневайтесь, Ваше Величество, — напишет мсье де Дистрофф своему вальяжному, шелковочулочному „королю-солнце“, — я напомню ему, чего мы вправе ожидать от преданного трону француза, оказавшегося в беспримерной близости к иностранному двору».

Через Балтийское море пошлет в Стокгольм весточку посланец Швеции: «Очаровательная и коварная самодержица российская вновь натянула на себя маску либерализма». Черкнет из Петербурга в Уайтхолл и сэр Роберт Ганнинг: свадьба потрясающая, еда и шлюхи восхитительны; небольшие волнения у казаков на Дону; англичане по-прежнему в почете (в конце концов, именно Британии обязана императрица одним из любимейших своих любовников); некий французский мыслитель забрел в российскую столицу и распространяет здесь легкомысленную галльскую философию. Но быстрей всего долетит весть до Потсдама, где король Фридрих, король-философ, почувствует себя глубоко оскорбленным, отшвырнет флейту и даст волю поистине королевской ярости. Разве не являются все философы, да и все государства, его, Фридриха, личной собственностью?! Voilà trahison des clercs.

В разукрашенных коридорах Эрмитажа все, буквально все, наперебой ищут общества Философа. Лишь царица заставляет себя ждать. Но такое уж это событие, свадьба, — шумное, многолюдное, хлопотливое; даже свадьба нелюбимого, постылого сына, от которого она сперва думала избавиться, как избавилась от его якобы отца, предыдущего российского самодержца. Свадьба, во всяком случае ранга этой, — событие государственной важности и требует неукоснительного соблюдения протокола. Тут и балы, и ужины, и фейерверки, и праздничная канонада, и богослужения, и приемы — и везде она, мать жениха, должна показаться. Повсюду иностранные послы. Их всех надлежит принять, кого обласкать, а кому и пригрозить. Есть еще новая невестка, которую надо наставить в православной вере (как наставили двадцатью годами раньше саму императрицу) и разъяснить той, чей долг отныне вынашивать и рожать царей, основателей династий, ее новые обязанности. Есть и договоры, которые надлежит подписать поскорей, с утра пораньше; родственники, с которыми надлежит повидаться; новые союзы, которые должны быть заключены в извилистых переходах Эрмитажа, ибо свадебная сутолока — время пересмотра прежних соглашений. Вдобавок еще и слухи о мятеже донских казаков, нерешенная турецкая проблема, свежая партия самозванцев, по которым плачут царские темницы, плюс, и все из-за этой свадьбы, шушуканье и козни верных подданных по всему дворцу. Словом, быть великой и могущественной не всегда легко и приятно.

Но разумеется, о своем французском философе императрица не забывает: ведь она заманивала его в Петербург добрых одиннадцать лет, с тех самых пор, когда с помощью заговора, а может и двух, взошла на престол. Вообще-то, если сбросить со счетов свадьбу, время для своего приезда Философ выбрал весьма удачное. Он угодил в брешь между двумя Ночными Императорами, властителями ложа царицы. Сергей Салтыков, возможный отец курносого молодожена, давным-давно мариновался где-то в Париже или в Стокгольме. Станислав Понятовский, любезно подброшенный царице предыдущим британским послом, тоже благополучно убран с дороги: в качестве благодарности за труды ему предложили польский трон. Пылкий Григорий Орлов, некогда столь любимый любовник, который так помог ей закрепиться на престоле, со всегдашними своими бахвальством и распущенностью перешел все границы и был отослан с миром, а молчание его (Орлову ведь известны многие опасные тайны) куплено обещанием сердечной дружбы, увесистой пачкой рублей, обширными поместьями и энным количеством крестьянских душ.