В Эрмитаж! - Страница 134

134

ОНА: Да, но если я буду слепо следовать вашим советам, то вся моя империя полетит вверх тормашками. Все ее институты. Монархия, закон, церковь, бюджет. Страна развалится, границы перестанут охраняться… Возможно, если бы вы приехали в другое время… Но сейчас — война с турками, Пугачев…

ОН: Да, Пугачев. Теперь, когда вы захватили его, что будет?

ОНА: Он сидит в железной клетке в центре Москвы, люди глазеют на него и видят, что он совсем не помазанник Божий. Он просто Емелька Пугачев, неотесанный мужик, вообразивший, что кто-то на небесах решил по-новому переписать его строчку в великой Книге Судеб. Если бы он причинил вред только мне, может, я бы его и помиловала. Но никто со времен Тамерлана не убивал моих людей в таком количестве. Он жил как негодяй. И умрет как трус…

ОН: Как это произойдет?

ОНА: Ему публично отрубят голову. Семья его отправится в ссылку, а деревню его сожгут.

ОН: А графиня Пимбург? Княжна Тараканова?

ОНА: Увы. умерла. Видимо, бедняжка уже давно страдала туберкулезом. Он-то ее и доконал.

ОН: Но каземат Петропавловской крепости вряд ли был ей полезен. Я ничего не смог сделать.

ОНА смотрит на него.

ОНА: Кое-что смогли, Дидро. Вы и мсье Вольтер, вы можете смело поведать миру, что мои идеалы выше моих деяний. Порой мне кажется, мы приснились друг другу. Вы мне точно снились, и — вы говорили — я вам тоже. Снимите ваш камзол!

ОН: Что?

ОНА: Этот черный балахон. Он уже всем опротивел. У нас есть для вас новый. Надевайте.

ОНА подает ему ярко-красный, богато отделанный камзол и помогает одеться.

ОН: Право, я как-то забываю о костюме…

ОНА: Что скажете, Дашкова?

ДАШКОВА осматривает его.

ДАШКОВА: Франт. Король среди философов.

ОНА: А сверху медвежья шуба. Чтобы вы не мерзли по дороге домой.

ОНА берет его за руки.

ОН: Вы помните, Вольтер как-то написал, что история — это шутка, фокус, который проделывает жизнь со смертью? А я склоняюсь к мысли, что российская история — это шутка умной императрицы надо мной и Вольтером…

ОНА: Это безумие. Вы не можете уехать. Пошлите за вашей женой, за всем семейством. Построите себе дворец в Петербурге…

У него глаза на мокром месте… ОНА смотрит на него.

ОН: Нет, прекрасная царица. Моя жена — старая женщина, у нее ишиас. Моей свояченице восемьдесят лет. Возлюбленная вот-вот забудет меня. У дочери грудной ребенок. Мой зять твердо вознамерился торговать текстилем. А я… некогда я считал отпущенное мне время десятилетиями и годами, теперь же считаю на месяцы и дни…

ОНА: Чепуха, Дидро, вы будете жить вечно.

ОН: Вы обещаете? Это есть в договоре?

ОНА: Да, есть.

Огромный волосатый мужчина, похожий на медведя, одноглазый и в широком турецком кафтане входит в комнату, что-то жуя на ходу. ОНА замечает его, спешит ему навстречу, обнимает его.

ОНА: Потемкин, дорогой мой…

ОН уходит, незамеченный.

Конец шестидесятого дня

33 (наши дни)

Наконец-то он стронулся с места, наконец покидает Россию. И мы тоже. «Владимир Ильич» с таким же успехом мог и вовсе не избавляться от своих пассажиров три дня назад: все они (или их ближайшие родственники) снова здесь. Такая же бестолковая, шумная, пихающаяся, неповоротливая толпа, что неделю назад готовилась пересечь Балтику в обратном направлении; тогда они покидали буржуазную шведскую цивилизацию ради скифской фантасмагории, теперь — наоборот. Те, прошлые, пассажиры растворились в огромных и неуправляемых российских просторах; нынешние выбрались и плывут назад. Снова внизу, на верфи, кипит жизнь и проворачиваются сделки. Грязные автобусы выплевывают будущих путешественников; такси поставляют пассажиров для кают классом повыше. Уйма машин всех видов — от крутых до самых плохоньких, автомобили, убегающие из России навсегда или отправляющиеся на Запад по делам служебным, выстроились в очередь перед воротами парома. Контейнеры, кровати, разнообразный багаж подхватываются крюками подъемных кранов и доставляются на судно откуда-то снизу. Торговцы и посредники, коммивояжеры и палаточники появились снова — в еще более устрашающем количестве. На бетонной верфи и в киосках, самостийно понатыканных тут и там на территории терминала, продается все на свете: старое и новое, полезное и бесполезное, лицензионное и нелицензионное, антиквариат и старье; люди мечутся в коммерческом угаре, пересекаются, заключают сделки.

Но самые необычные сделки и пересечения можно наблюдать в бетонных таможенных залах и у деревянных будок паспортного контроля. Там выстроились в очереди странные люди. Я ненадолго отлучался в город (купить последнюю порцию книг и компакт-дисков), а теперь возвратился и терпеливо жду. Жду в окружении татар, снабженных швейцарскими удостоверениями личности, албанцев, гордо размахивающих новенькими британско-гонконгскими паспортами, вьетнамцев, смело объявляющих себя норвежцами. Удивителен и состав семей: дети существенно старше родителей, братья и сестры разных национальностей и разного цвета кожи. Что поделаешь — мы живем в мультикультурные времена. Мир превратился в гигантский плавильный котел, а личность теперь — предмет сделки. Добавьте к своим документам пачку мятых рублей, и пусть ваша история будет сколь угодно неправдоподобной (а от истории никто и не ждет правдоподобия), ничего — сойдет: в наши дни сгодится любая история.

И вот со своими неприемлемыми, но принятыми историями, пояснениями и извинениями наши новые попутчики карабкаются по сходням, толкаются и переругиваются, тащат тяжести и пыхтят. В руках и на плечах они несут следующее: иконы и картины в золоченых рамах, серебряные самовары и золотые православные кресты, старые фотоаппараты, выхлопные трубы и прочие детали машин, роскошные серебристые (и прочих оттенков) меха, завернутые в листья камыша рыбины, корзины с посудой и керамикой, драгоценности, мешки с одеждой, банки с икрой, ящики с книгами. С капитанского мостика со всевозрастающим изумлением за ними наблюдает Ленин. И мы — постоянные пассажиры, пассажиры с проживанием, для которых этот корабль стал домом и образом жизни. Мы знаем лучшие шезлонги на палубе, знаем лучшие сорта водки, знаем, где самые сладкие пирожные, и у каждого из нас есть свой любимый стюард. Несколько дарованных нам дней гостиничной тишины подошли к концу. Экипаж возвращается на судно — и все начинается по новой: балалайки, кавказские танцы, боярские ужимки и прыжки, булькающие самовары и горячие булочки с тмином. Сюда — в казино, туда — в дьюти-фри…

134